Вдали от океанов и морей, На средиземной родине моей, У тихой речки, в старенькой палатке, Сказать по правде, верится трудней В возможность мировой последней схватки. Такая благодать! Такой простор! Над полем синь бездонную простер...- Кто ни простер, а думаешь о чуде. Случись сейчас непримиримый спор, И что же - больше этого не будет? А будет - что? Не верится... И вдруг Мешается какой-то новый звук К свободному дыханию равнины: Вот! Небо режет на две половины Огромный самолет, как тяжкий плуг. И все, душа, ты стелешься травой! Один ушел за лес - над головой Уже другой навис... четвертый, пятый... Учения?.. И меркнет день живой. И в небо смотрит мир, к земле прижатый. По кругу ходят... Видеть бы солдат, Которые во чреве там сидят, Десантники - красивые ребята, Наверно, с высоты на нас глядят - Иль это не положено солдату? Невольно взгляд на сына перейдет: Как вымахал! Четырнадцатый год. Из-под руки следит - не улыбнется. Когда-то до него дойдет черед! Однако если все-таки начнется... Ну а вокруг - такая красота! С цыплячьих лет знакомые места - Поля и рощи, омуты и броды, И вечная вот эта высота, Что смотрится в испуганные воды! Неужто даже в этом смысла нет? И в некий час такой же самый свет Осветит яму с рваными краями? Но в сердце отчего горит ответ, Что как-то по-другому будет с нами? И в нем сейчас такая высь и даль, Что нам туда и смерть сама едва ль - Едва ль и смерть дорогу загородит! Вот только этих мест безумно жаль!.. А самолеты - что ж, они уходят. Вот и последний. Ты прости. Прощай! Раз надо, значит, снова прилетай. И - чтобы там не слишком угрожали. Ах, полдень мой - живи, не умирай!.. Спокойно дышит земноводный край, И знойный воздух мельтешит стрижами.