Москва, Лене Лапшовой
Запрокинув лицо, как линзу, всю тебя собирая в
горсть, я на лунном луче повисну, я отчаянным све-
том брызну и бумагу прожгу насквозь! И на столик
тебе - не листик соскользнет из воздушных ям, а -
в пикирующем присвисте, штемпелеванная "Тбилиси",
чуть обугленная по краям, пустота...
В направлении Эрзерума, по дороге крутой, угрю-
мой, туго выжатой - как белье, начинается колотье!
В узелки завязались тропы - их зубами не развязать.
Слева крепость. А справа - пропасть. Нужен ножик -
да негде взять! Даже если не слышишь - слушай: око
сухо, но горло суше, губы высохли!.. Глухо: "Пить!"
Все равно ведь не разрубить!.. По дороге угрюмой,
горной, перематывая, как горло, горы серым тугим
бинтом, в небо ввинчиваясь винтом - пропасть слева,
но крепость справа - все равно, если губы врозь -
в небо ввинчиваясь буравом, винограда сжимая гроздь!..
Горсть измятого винограда, вот и все! Да и мно-
го ль надо, если выволок на горбе, облаков подго-
няя стадо, весь Кавказский хребет в торбе в направ-
лении Эрзерума, по дороге крутой, угрюмой... Стой,
луна, колесо в арбе!.. Небо! Небо! А я - к тебе!
Письма с юга - плохая шалость: вся Россия пишет
на юг. Что же делать, коль жизнь прижалась - топо-
ром не обрубишь рук! А пока она еще канет, я успею
придумать троп: "Предо мною, в пивном стакане, осы-
пается Роза ветров..."
1969